Обстрелы украинских городов россиянами продолжаются. Оккупанты не обходят ни один уголок Украины. В частности, и Николаевскую область. Еще вчера, 15 ноября, Виталий Ким, глава Николаевской областной военной администрации призвал представителей строительных компаний возвращаться для восстановления региона. Из региона эвакуировались тысяч семей, которые потеряли свои дома и продолжают оставаться без домов. О разрушенной жизни украинцев стоит напоминать всему миру.
UA.NEWS рассказывает историю беженцев из Николаевской области, которые сбежали от войны в Ровненскую область.
На счет «пять» падаем, рот открываем, уши закрываем... У меня дети знали это, как «отче наш»
Две сестры, Ольга и Валентина, уроженки Николаевской области. До войны одна из них работала в лаборатории, проверяла качество муки, другая учительствовала. У обеих по трое детей. Из-за войны им пришлось оставить родные с. Квитневое и пгт Первомайское и искать убежища на Западной Украине. Они эвакуировались на Ровенщину. Им пришлось переживать бомбежки, обстрелы, оккупацию на собственном опыте.
«Доченька... никто на нас не нападет...»
– Расскажите обо всем с самого начала, с 24 февраля...
– День начался в 5:15. Позвонил мой ребенок и сказал: «Мама, нас бомбят. У нас дрожат окна, вылетают стекла. Там, где Кульбакино, все красное... «Я еще ответила: «Доченька, это, наверное, учения. Не переживай. Никто на нас не нападет»... Потом муж встал и говорит: «В районе Николаева все красное»... И тогда стало страшно... Мы очень близко к Крыму, и через несколько дней враг может быть уже у нас. Так и произошло.
– Вы, кстати, верили, что война будет? И представляли ли себе, какой она может быть?
– Да. Но было определенное самовнушение: нам почему-то казалось, что народ в россии этого не допустит, восстанет и выбросит своего путина в космос. Но война началась, шли дни за днями, и ничего такого, что мы себе нафантазировали, не происходило. Наоборот, каждый следующий день был ужаснее предыдущего.
– Как разворачивались события с самого начала войны?
– 27 числа они заехали к нам и впервые обстреляли село.
«Мы не смелые». Анатомия отваги
– Как люди реагировали на появление рашистов?
– Рады им точно не были. Знаю несколько случаев просто трагических и героических одновременно. В частности, когда по трассе Снигиревка – Николаев шла колонна, наши ребята решили их остановить. Один из них вышел из дома и начал бить прямо из винтовки в сторону орков. Они открыли ответный огонь, в результате чего пострадали несколько домов, школа, взлетела в воздух заправка, много где повылетали окна, и нашему двору, да и всему селу досталось... Мужчину того тяжело ранило, и через несколько дней в больнице он умер. Раненых также было немало.
– Другая история не менее болезненная. Еще один мужчина накануне набрал домой гранат ящика два. Когда орки заехали, он взял украинский флажок маленький, гранату и двинулся навстречу им. Подошел и говорит: «Вы здесь не проедете!» Они же его обошли и направились дальше. Так он во второй раз сделал так же: взял флаг, гранату и пошел на мост. Вот там его уже расстреляли. Говорили потом люди, что снайпер. Да еще и мертвого за руку к трубе привязали. Так он и лежал привязанным три дня. Тело никто не мог забрать...
– Вы показывали мне видео с передвижением военной техники оккупантов, которое снимали сами...
– По трассе четыре села: Красное – мы, Первомайское, – Бармашово – Партизанское. Орки не пошли через степь, а именно через села, где отовсюду прикрыты, со всех сторон. Ехали, как у себя дома... Но они тоже старались быть осторожными: шли небольшими группами, распределяясь по разным улицам в селах. Они «нащупывали» себе пути, как муравьи. Например, увидели, что могут пройти, дорога свободна, тогда уже давали сигнал, и шли более массивными колоннами. Люди в каждом селе и на каждой улице могли наблюдать, сколько именно их проезжает.
– А вы не боялись снимать?
– Нас просили – мы снимали. Страшно было, но мы понимали: от того, сколько данных мы передали, и как точно мы передали, зависело, насколько меткими будут наши ребята. С помощью телеграмм-бота мы, и не только мы, сообщали о технике оккупантов, которую видим, а именно: какая это техника, количество единиц и тому подобное. Наших больше всего интересовало, сколько бензовозов шло и градов. Знаете, как было радостно, когда мы передали, а потом услышали, что колонну орков перед Николаевом наши накрыли!
– Вы очень смелые.
– Мы не смелые. Все, что тогда происходило, казалось сном, безумием каким-то.
– Как так случилось, что эти видео остались? Находясь в оккупации, вы не стерли их?
– Да, нам написали в чате, чтобы мы удалили переписку, съемки, фото, контакты. Мол, если поймают, то... Кроме того, россияне забрали телефоны у многих наших, присоединялись к местным группам и так могли многое о чем узнавать. Но мы не стерли эти видео сначала, а потом просто не носили телефоны с собой, оставляли их дома. О том, что их могут и дома найти, как-то не думали тогда.
«Если люди попадают под обстрел или бомбежку, от них мало что остается»
– С начала войны вы увидели много ужасов. Что среди всего этого выдержать сложнее всего, что оставило самые болезненные воспоминания?
– Для меня ничего страшнее самолетов, нет. После этого гула уже боишься всего: машина проехала, где-то что-то упало – а тебя уже подбрасывает.
– Да и любой обстрел – это ужас. Если люди попадают под обстрел или бомбежку, от них мало что остается. И похороны не такие, как в мирной жизни... Вот, например, женщина местная пошла забирать коров, которые паслись. Перед тем нас военные предупредили: сидите и не высовывайтесь! Так от той женщины нашли только ногу и руку. А голова попала на крышу одного дома и только через несколько дней оттуда скатилась... Тогда все, что нашлось, в мешочек сложили и в саду захоронили. Но разве это один случай? Рядом с нами люди жили, мужчина с женщиной. Сейчас лежат в одной могиле, потому что остались от них только какие-то частицы тел... И разобрать, где она, где он, невозможно... И мужчину помню, которому полголовы снесло... И русские своих погибших как вывозили (первые дни не собирали, а потом все-таки начали), то только и видно – из машин руки и ноги торчат, обгоревшие тела...
– Много кошмаров насмотрелись, но один момент мне особенно запомнился. Россияне, как заходили, перебили высоковольтную линию. В результате света нет, воды, соответственно, также нет. Сын – двенадцать лет – пошел (а там недалеко) с баклажками за водой, которую сами же солдаты в бочке привезли. И тут летит самолет. И начинается бомбежка. И мой ребенок с этими баклажками где-то там... Вижу, что что-то летит, и не знаю, куда оно прилетит, и передо мной черное облако дыма. Я в тот момент думала, что умру на месте! Слава Богу, через несколько минут малыш из этого дыма вынырнул и добежал домой.
– Во время обстрелов вы были дома или скрывались в бомбоубежище?
– Когда как, но путь в бомбоубежище с детьми, это отдельная история. Днем обычно было все тихо. Потом на ночь, с девяти вечера, орки начинают позиции наших бомбить, поэтому дроны жужжат постоянно, самолеты гудят, россияне налетают, наши отвечают. Словом, перекрестный огонь, а мы находимся между ними. Гепать начинает так, что дурно становится. И настолько часто – мажет непрерывно: на счет «пять» жди каждый следующий выстрел.
– У нас было два бомбоубежища – в 5 и 10 минутах ходьбы от нас. Во время какого-то из обстрелов мы решаем, что все-таки надо бежать прятаться. Наши рассказывали, что лучше перемещаться между домами. Так можно избежать прямого попадания и осколков. Вот, кстати, один из них.
– Итак, мы и бежим. Я считаю: «один», «два», «три», «четыре», «пять». На счет «пять» приседаем или падаем, рот открываем, уши закрываем руками. У меня уже дети знали это, как «Отче наш». И так сначала до ближайшего, а потом перебежками уже до нашего бомбоубежища. Младшего и старшего ребенка невероятно колотило!
– У вас есть настоящие бомбоубежища, и не одно?
– Как настоящие, в основном, это подвалы домов. Там никто ничего не делал. Люди сами все вычищали и, как могли, для себя готовили.
– А какие-то советы вы слышали о поведении во время бомбежек и придерживались ли их?
– В общем, даже когда что-то падает за полкилометра, стены ходуном ходят, стекла – где окна слабые – летят, стоит туман из пыли, земли, ничего не видно, грохот, который передать невозможно!
– Чему нас таки научили наши военные, так это укрепить окна до середины мешками с песком. Они правду сказали: окна должны быть закрыты всегда, потому что случиться может все в любой момент, хоть и посреди ночи. А осколки стекла разлетаются везде, летят и впиваются в человека с такой силой, что выжить нереально! А комнаты у нас какие: куда ни повернись, а мы все равно напротив окон. Мы все сделали, как нам советовали, и у нас действительно окна остались целы.
Оккупация: до и после
– Оккупация... Какой она была? Что вам запомнилось больше всего?
– Запомнилось, например, что наша власть первой смылась, как и тероборона, кстати. И показала, соответственно, абсолютную неспособность что-то организовывать. Председатель – когда еще был на месте – начал россиян защищать. Высказывался, что и метки не нужно искать. Для чего, мол, это делать?
– Народ же наш видит беспомощность власти, но сам еще действовать не до конца научился. Все рассуждают, как надо поступать, как не надо, а когда доходит до дела, то никто ничего не делает. Более того: если ты сам проявляешь инициативу и начинаешь что-то делать и организовывать, найдется много желающих тебя раскритиковать или высмеять. Мол, «тебе что, больше всех нужно?» Так не должно быть. Если ты хочешь что-то изменить, меняй: в своем подъезде, своем городе, в своей стране. Это правило одинаково и в мирное время, и на войне: знаешь, что надо делать, – делай. Патриот – это не тот, кто ходит в вышиванке и поет гимн. Это тот, кто болеет за свое село, свою школу, своих соседей... И делает то, что может.
– Но удивлял народ не только своей беспомощностью. Были и другие неприятные вещи. Например, были и такие среди наших, кто побежал к разбомбленной школе разглядывать, где и что плохо лежит. Расчет простой: война все спишет. Такую позицию трудно понять. Это же на ваши деньги куплено! Вы сами себя обворовываете?! В общем, мародерство – то зло, которое просто невозможно. Слава Богу, учителя собрались, сплотили учеников и спасли таки школьное имущество – компьютеры, принтеры...
– Как оккупанты зашли и как они себя вели?
– Однажды утром проехало три машины разведчиков, а потом уже в девять вечера в село зашла колонна. Что мы услышали? В пустых домах вылетали окна. Они подходили к дому, звали хозяев, видимо, били по окнам. Если никто не выходил (например, люди выехали), тогда сами заходили, располагались, варили себе еду. В некоторых домах просто забирали продукты. Например, у тети Тани забрали орехи и лук. Не знаю, почему так...
– Очень быстро мы оказались без света, без газа, без связи. Позвонить нельзя, а это значит, что мы слепые. Раньше зайдешь в группу и можно почитать, где наши. И уже понятнее, что происходит: кто под орками, где еще тихо. А теперь одна неизвестность...
– Местность простреливалась, поэтому мы старались или не выходить, или ходили пригнувшись, а иногда и ползком. Особенно крайние дома. Правда, совсем не выходить было невозможно. Есть же что-то надо! Хлеб привозили раз в неделю. Одну-две булки можно было взять. Очереди страшные, еще с утра. И должен стоять. Люди ссорятся, потому что начинают считать, кому больше, кому меньше. А некоторые берут же не только для себя, а на несколько семей. Однажды весь хлеб, который нам привезли, забрали орки. Сказали, что им для своих нужно. Даже деньги российские заплатили, но хлеб весь забрали.
– В общем, с их попытками что-то оплачивать был только смех и грех. Да, они, по рассказам людей, наши банкоматы грабили, а потом в наших же магазинах этими деньгами рассчитывались. Такая «порядочность». Что сделаешь?
– Зато совершенно бесплатно орки отжимали у местных машины. Видят машину, кран, камаз – клеят букву Z, сели и поехали.
– Сейчас много рассказывают, как россияне удивлялись нашему уровню жизни. Это правда. Был пример, который это подтверждает. Дело в том, что они разбомбили садик и две школы. Одна из школ была опорной, со всеми инновационными технологиями, интернетом. Новые кабинеты, новые окна, двери... Они зашли... У них такое было удивление... Если из Херсона заезжать, то там маленькие села остались, запущенные, забитые, но в каждом селе у нас все равно школа осталась, газ у нас там есть. У нас люди обеспечены. И для них было большое удивление, как это так, что свет в селе есть! Улицы освещены. Асфальт в селе. А интернет в школе – это за гранью воображения...
– Так вот, перед школой один мальчик туда-сюда катался. Россияне подошли к нему и просят вынести карту или глобус. У них самих карты, которые остались еще со Второй мировой. Других не было... И геолокация у них не работала, наверное. Они редко осознавали, где находятся. И вот просят у мальчика карту или глобус... Ребенок их не понимает, потому что у нас сенсорные доски! А россияне не понимают, что в сельской школе обучение через интернет. Вот так и не нашли взаимопонимания.
– Вы не долго пробыли под оккупацией, наши быстро вернулись?
– Россияне нам сказали: пока вы не трогаете нас, мы не трогаем вас. Когда уходили из нашего села, то сказали: идем, мол, чтобы вас не тронули. И как только они пошли, две колонны, наши их накрыли. Сразу потом прилетел самолет и начал нас бомбить...
«Они идут умирать, чтобы я спала спокойно. А как я могу спать спокойно, когда за меня умирают?»
– Война всегда делит людей на «наших» и «врагов». Вы видели очень близко и одних, и других. Какие они есть?
– Наши уставшие, долго без ротаций, спят по несколько часов. Ноги стирали до мяса. В окопах холодных постоянно мерзнут. Смертей много. Например, прилетел снаряд в казарму – 70 воинов погибло. Многие без вести... Ищут... Но кто найдет? После таких атак часто ничего не остается. Но если бы не они, не такие ребята, орки лезли бы дальше.
– Я смотрю на этих пацанов. У них еще детей нет, ничего еще своего не заработали... А они идут умирать, чтобы я спала спокойно. А как я могу спать спокойно, когда за меня умирают люди?
– Я очень помню тот момент, когда наши ребята выбили орков и освобождали нас. Это был самый счастливый момент (плачет). Сначала мы испугались, потому что не было видно, кто это. А когда я досмотрела, что повязки голубые, то закричала: «Наши, это наши!» Люди выскочили из бомбоубежища, все машут, мне хотелось просто прыгать.
– Но и у наших не без проблем. Мы, например, видели солдат, довольно легко одетых. Их начальников, которые кричат на подчиненных, на гражданских, командуют, например, залить им полный бак бесплатно и срочно Важно, чтобы после победы и у нас была чистка. Многих надо убрать за несоответствие званию украинского воина. Мы видели как одну, так и другую сторону медали. И в такое время для страны хочется быть честными.
– В чем отличие между нашими и рашистами?
– Наши сохранили человечность. А у орков если человечность и осталась, то только у тех, кто с украинскими корнями.
– Такое отчаяние было, когда они заходили... Идут и идут, идут и и идут... Есть ощущение, что колонны бесконечные! Появляется страх, что это навсегда. Днем они идут, ночью идут. Танки, БТР, грады... Кстати, сначала они шли открыто, а позже начали стирать букву Z. Поэтому трудно было определить сразу – идут наши или орки.
– Я не понимаю, как можно быть такими жестокими, как они? Как можно прийти и выстрелить в голову просто для развлечения? Причем они герои, пока с мирным населением воюют. А когда наступают ВСУ, то все бросают и убегают.
– А с другой стороны, мне бывает их жалко. Они не понимают, для чего они сюда пришли. Я спрашиваю: «Ребята, для чего вы здесь?» Они отвечают: «Мы пришли вас защищать». – «От кого?». – «А у вас тут геноцид». Все так говорили, сколько их не менялось... Они как дети с особыми образовательными потребностями. Я учительница, знаю, что говорю. Они не знают, зачем им это нужно. Возможно, мы им даны, чтобы они поняли наконец, что они не всесильны, что нет у них власти над людьми! Как до них не доходит, что расплачиваться нужно будет их детям, внукам и правнукам! Они же стали врагами для всего мира! Немцы после Второй мировой так долго искупали свою вину, но в истории все равно факт фашизма останется. И факт рашизма останется тоже.
– А насчет белорусов... Как думаете, они пойдут на нас войной?
– Нет. У «батьки» их могут быть свои планы. Но у белорусов еще не у всех промыты мозги. Вы же видите, что они понемногу партизанят. Думаю, если «батька» таки решится собрать войско для войны в Украине, то там каждая мама выйдет и сделает из него шашлык.
«Я себя ненавижу за то, что уехала». Эвакуация
– Почему вы сразу не эвакуировались?
– Наши просили в начале потерпеть несколько дней. Мол, можно не выезжать, все скоро будет хорошо. Так действительно и было. Но ведь потом были бомбежки. И снова начались разговоры о наступлении на Николаев и возможных новых авианападениях. Вот это было последней каплей! Детей надо было вывозить.
– Кроме того, нас предупредили сами военные, что будут выбивать врага. И уже никто не будет смотреть, куда могут попасть. Математика проста: в селе остается пять человек, а бойцов за них ляжет двести. Да, война - это потери, но это потери несопоставимые. И я это понимаю. Людей честно предупредили. Если они не поехали, то, очевидно, просто сделали свой выбор. Это жестоко, но на войне так и есть.
– Если бы не отправлять детей, я бы не ехала. Точно осталась бы. А так я физически здесь, на Ривненщине, а мои мысли там, с папой, с мужем, его родителями, друзьями. Я себя ненавижу за то, что уехала, потому что это предательство. Они остались, а мы уехали, спасаясь. Папа иногда говорит: «Вы меня бросили». И это при том, что именно они с мамой нам сказали выезжать.
– Мама не смогла уехать вместе с нами. Хозяйство не хотела до последнего бросать. И не было, куда взять: мы на мопедах выезжали. В первую очередь вывозили детей. А потом вернуться не могли, потому что начали бомбить... Папа не поехал сознательно, потому что у него там бабушки, за которыми он ухаживает. Даже не родные, чужие люди, но он к ним привязался. Бывшую свекровь свою просила ехать с нами. Нет, не захотела. Папа ее не бросит, потому что она плохо ходит, без него она не выживет. Таблетки, продукты принести некому будет. И в этой ситуации ты на таком разрыве, на таком распутье!..
– Отдельная история, как мы выезжали. Когда наконец решились, то убегали уже под обстрелами. Снаряды падали буквально рядом с нами. Вблизи моста - воронка глубокая. Пока ехали - все тряслись! На мопедах добрались до города, сели в маршрутку. Несколько раз возвращались, потому что сначала попросили нас забрать одних детей, потом еще одна женщина присоединилась с четырьмя детьми. Помню какую-то тетку в махровом халате, которая паковала в нашу машину детей, вещи, мешок картошки, яйца, другие продукты. Все напоминало какое-то массовое безумие.
«Есть ощущение, что это страшный сон, и он никогда не закончится»
– Вы уже в безопасности. Что чувствуете сейчас? Что думаете о том всем военном опыте, который получили?
– Я просто не понимаю смысла этой войны. Если бы я его понимала, я бы, может, находила оправдание каким-то действиям. Я не понимаю, почему должны гибнуть люди. Я не понимаю, почему я должна бросать свой дом и бежать куда-то. Я украинка, я здесь родилась...
– Есть ощущение, что жизнь остановилась в одну минуту. Раньше, было, работаешь, можешь обеспечить семью, что-то планируешь. У меня, например, прыжок с парашютом был запланирован. А потом вдруг все это исчезает и теряет значение.
– На войне ты не можешь чувствовать себя в безопасности нигде и никогда. Приходит осознание, что никто и ничто тебя не способно защитить. Да, поначалу мы как-то утешались этой теорией про две стены и тупик. Потом начинаешь осознавать, что и три стены не поможет. В школу прилетело из танка и пробило дырку насквозь, вынесло всю стену. И ты просто постоянно ждешь, когда прилетит к тебе...
– Я себя чувствовала зайцем. У него всегда уши навострились, он вслушивается и оглядывается. Так же и я, ведь все это время не спала практически. Доходила до нервного истощения, потому что постоянно ждала, когда и что прилетит. Дети спят на диване, а ты ходишь, заглядываешь в каждое окно и думаешь, откуда ударят: со стороны Николаева или со стороны Чернобаевки. И это состояние подвешенности убивает. Мы не знаем, наступит для нас «завтра» или нет. Хотя бы дожить до вечера, а потом до утра...
– Война, кроме всего прочего, это всегда две реальности, которые не сочетаются у тебя в голове. Например, прошлая жизнь и нынешние ужасы. Есть ощущение, что это страшный сон, и он никогда не закончится.
Вместо выводов
– Война изменила все вокруг, а что она изменила внутри нас? Как вы думаете?
– Во-первых, война показала, кто есть кто. У нас соседи выезжали – никто не предложил ехать с ними, хотя знали, что нам эвакуироваться не на чем. Меня очень удивили люди, которые могли забрать своих стариков, но этого не сделали. Ты ехал, мог забрать свою мать, но не сделал этого? Почему? В общем, я много увидела за это время, и реальных друзей у меня остались единицы.
– Во-вторых, я настолько все переоценила. Раньше мы были привязаны к чему-то материальному. Зарабатывать, чтобы у детей все было. Чтобы квартира была. Чтобы все, как у людей. Война показала: это не главное. Главное – быть живыми, чтобы все было спокойно. Война добавила мудрости, выносливости. Жизнь настолько быстротечна, что нельзя что-то планировать. Даже на завтра. Все надо делать сегодня и сейчас. Потому что завтра может просто не быть.
– Как все закончится?
– Украина победит!
– Что с нами будет через 10 лет?
– Это будет другая страна! Мы переосмыслили то, кем мы есть и что мы можем. Мы же сами не представляли, что настолько устойчивы, что способны преодолеть все! А сейчас о нас говорит весь мир. И над Президентом все смеялись. Говорили, комик. Я за него голосовала и не ошиблась. Где сейчас все те, кто был 30 лет у власти? О Зеленского два с половиной года все ноги вытирали. А посмотрите, кто он сейчас! Какие изменения!