В мире искусства есть имена, которые обретают истинное звучание только тогда, когда их проверяет тирания. Андрей Кашперский — опальный кинорежиссер, вынужденно покинувший родную Беларусь, творивший в Украине и в итоге остановившийся в Польше. В эксклюзивном интервью с журналистом UA.News он говорит о том, каково это — быть режиссером в изгнании, о культурной войне с режимом Лукашенко и о том, почему европейцы смеются над его фильмами, а беларусы содрогаются, узнавая в экранном абсурде свою реальность. Его фильмы — как «Черное зеркало» для постсоветского мира: смешно и страшно, потому что правдиво. Далее – прямая речь режиссера Кашперского.
Почему в Европе, а не дома?
Когда в 2020 году, когда в Беларуси происходило всё то, что происходило, я — как беларус — снимал полнометражный фантастический мюзикл под названием «Чинчины в стране чудес». Это история о чиновниках, которые попали в альтернативную реальность, где Лукашенко не существует, и беларусы победили. Спустя год, в 2021-м, оставаться в Беларуси мне уже стало небезопасно. Мы с командой планировали новый проект «Тут был Ленин» и решили переехать в Украину, во Львов, чтобы продолжить работу.
Снимали до февраля 2022 года. И уже через несколько дней после начала полномасштабной войны мы с командой — где-то в три этапа — выехали в Польшу.
Прекрасный Львов
У нас были отличные отношения с местной командой. Приблизительно 70% съемочной группы составляли украинцы — актеры, художники, ассистенты режиссера, локейшн-менеджеры. Все — из Львова, его окрестностей или из Киева.
Просто часть наших беларусских коллег приехали в Украину с детьми и посчитали, что оставаться в феврале 2022 года во Львове будет небезопасно. У нас была возможность продолжить работу вместе с беларусским телеканалом «Белсат», который базируется в Польше, поэтому мы решили переехать в Варшаву. Но, к сожалению, в Польше мы не могли продолжить проект «Тут был Ленин». И уже в Варшаве начали заниматься другими фильмами.
О выходе из беларусской «реальности»
В Беларуси я не мог реализовывать свои идеи из-за цензуры, отсутствия киноиндустрии, из-за того, что быть молодым «хулиганским» режиссером — там не модно, и даже опасно. В Польше я впервые ощутил свободу. Есть выбор, есть киноиндустрия, есть сериальный рынок, есть продюсеры. С 2022 года мы с командой — мы называем себя «Киноатлеты» — предложили беларусскому телеканалу идею сериала «Процессы». Это антология в стиле «Черного зеркала»: отдельные истории, которые показывают, к чему могут привести процессы, происходящие в Беларуси, Украине или России.
Уже отсняли четыре серии в Варшаве. Первая, например, о том, что случилось бы, если бы в беларусских тюрьмах закончились места для политзаключенных — настолько, что милиционеры вынуждены были бы забирать задержанных к себе домой «на перевоспитание».
Сериал имел успех — на YouTube и телеканале «Белсат» наши серии набрали более 3,5 млн просмотров. Это нас вдохновило двигаться дальше. Сейчас я с коллегой, сценаристом Михаилом Зуем, написали два новых сценария. Один — полнометражный фильм «Суд мертвых» о беларусском абсурде и стране, где даже после смерти тебя могут «привлечь к ответственности». Другой — уже о польских персонажах, ориентированный на местную аудиторию. Мы знаем, как работает система финансирования, продакшн, поиск продюсеров — всё это здесь реально.
А в Беларуси всё сводится к единственной госкомпании «Беларусьфильм», которая снимает фильмы только о партизанах или добрых учительницах, преданных президенту. Поэтому здесь, в Польше, жить и работать стало гораздо легче.
Кого интересуют мои фильмы в Европе
Это фильмы не только для беларусов — их понимает всё постсоветское пространство, потому что темы близки и литовцам, и украинцам, даже полякам.
У нас еще не было большого релиза на стримингах или телевидении, чтобы оценить реакцию массовой публики. Но показывали наши работы на фестивалях — в Германии, Польше, Эстонии, Италии, даже в Америке. И скоро, возможно, будем представлены в Румынии.
Польский телеканал TVP, под эгидой которого мы снимали финал «Процессов», заинтересован продвигать беларусский сериал на европейские кино- и сериальные фестивали.
И, знаете, на таких показах видна настоящая реакция зала. Европейцы воспринимают наш сериал как жанровую историю — что-то среднее между фантастикой, комедией, триллером и мистикой. Но те, кто знаком с постсоветским контекстом, понимают, что подо всем этим скрыта реальность.
Мой друг рассказывал о показе на Fantastic Fest — крупном американском кинофестивале в Остине (Техас). Там показывали «Процессы». Зрители смеялись, как на комедийном триллере. Они воспринимали это как сатиру. А беларусы, которые смотрели сериал в Варшаве, наоборот — приходили в ужас. Потому что это смешно, абсурдно, но слишком знакомо.
Наш новый фильм «Суд мертвых» также основан на реальных событиях — в Беларуси действительно существует закон, по которому можно судить умерших. Когда я объясняю это американским продюсерам, они просто не верят. Я говорю: «Представьте себе титр в начале фильма — “основано на реальном законе”». А они спрашивают: «Как это возможно?» И я отвечаю: «Да, буквально два дня назад в Беларуси снова судили мертвого». Это абсурд, это шизоидность, но в то же время — невероятный материал для искусства.
Европейские зрители чувствуют в этом какое-то странное, тревожное влечение — будто это истории из параллельного мира или из прошлого, которое они сами пережили. Но нужно понимать: фестивали — это всё же не миллионы зрителей, это маленькая выборка, и делать большие выводы пока рано.
О кастингах и актерах
Многие беларусские актеры, избегая преследования после событий 2020 года, — разного уровня, от театральных до киношных — вынуждены были уехать в Польшу или Литву. Сейчас немало беларусов живет здесь, в Польше. Они не могут вернуться домой физически. И все как-то пытаются выживать: кто-то ставит спектакли, кто-то участвует в локальных съемках, кто-то снимается в проектах других беларусов. Мы с ними и работаем.
Кастинги проходят преимущественно среди беларусов-эмигрантов, также привлекаются литовцы, поляки. Я думаю, что польским актерам тоже интересно пробовать себя в разных кинематографических направлениях — и мы, наверное, одни из нетипичных, кто дает такой шанс.
Режиссер иронии и гротеска
Не думаю, что это был сознательный выбор. Скорее — особенность моего мировоззрения, темперамента. Мне не так интересно рассказывать истории через пафос или трагичность. Больше привлекает создание какой-то странной, искусственной, несколько абсурдной реальности. Выпуклой, комичной, но честной в своей странности.
Видимо, это связано с тем, как я видел мир в Беларуси — сначала в Бресте, потом в Минске. Там было столько лицемерия, бессмыслицы, абсурда, что иначе как иронией это не передать.
Вспоминаю: в школе в Бресте у нас вдруг ввели традицию — выбирать президента школьной республики. Как-то так случилось, что в 11 классе президентом стал я. Нарисовал стенгазету, снял забавный короткометражный фильм — так выиграл выборы. Но через несколько месяцев меня вызвали в учительскую. Там сидели двое мужчин в штатском. Смотрят и говорят: «Андрей, вы знаете, что в нашей стране есть только один президент?»
Подобных случайных столкновений с системой, с абсурдом, который сам над собой издевается, у меня было много. Поэтому хотелось и до сих пор хочется показывать именно так — через юмор и иронию.
Но я не избегаю драмы. Например, в четвертой серии сериала «Процессы» есть действительно драматичная история. Там героиня Мария теряет сына — он исчезает во время военных учений. Потом звонит ей среди ночи, слышны крики, взрывы — и связь обрывается. Она пытается его найти, но все вокруг убеждают ее, что никакого сына никогда не существовало. Что это выдумка. И эта серия снята совсем иначе — без юмора, серьезно, болезненно.
Но в целом мне кажется, что через юмор зритель легче принимает сложные вещи. Когда смеешься — открываешься. Через смех легче говорить о страхе, несправедливости, политической лжи. Человек идет на жанровое кино, будто за развлечением, но выходит из него с чем-то большим.
«Я не заставляю зрителя задуматься»
Звучит красиво — для грантодателей или продюсеров (смеется). Когда нужно написать заявку — да, я тоже говорю: «Моя цель — заставить общество переосмыслить реальность». Но если честно — я просто хочу снимать кино. Это моя страсть.
Не думаю, что кино способно кого-то радикально изменить. Да, иногда фильм может тронуть, даже изменить отдельного человека, но чтобы менять массовое сознание — нет, я в это не очень верю.
Каково это – быть беларусским режиссером
Вообще словосочетание «беларусский кинорежиссер» уже звучит как оксюморон. Это что-то такое странное, как «беларусский серфер». У нас нет моря, и с кино — почти то же самое. Поэтому я привык к тому, что моя профессия — это почти как красная книга: редкий вид. И каждому приходится объяснять, что беларусское кино вообще существует.
В нынешних политических реалиях, когда Беларусь втянута в войну на стороне агрессора, бывает сложно. Но, к счастью, в общении с международными продюсерами или украинскими коллегами я не сталкивался с предубеждением. Никто не воспринимал меня как «человека со стороны агрессии». Видимо, потому, что мир видит — существует другая Беларусь, есть люди, есть позиция. Есть Тихановская, есть культура сопротивления.
После выхода сериала «Процессы» несколько членов нашей команды, включая меня, объявили в международный розыск в России. Мы есть в базах Беларуси, России, даже Армении. Есть список стран, куда лучше не ехать. И, конечно, это добавляет «пикантности» — в Европе на тебя смотрят с интересом: мол, кто этот парень, который снял политический хоррор о суде над межзвездными существами, основанный на реальных событиях?
Быть режиссером сложно везде, даже в США. Но я не сдаюсь — бьюсь головой о стену возможностей. И когда-нибудь или голова, или стена треснет — тогда, возможно, смогу спокойно этим зарабатывать на жизнь.
Вернется ли режиссер Кашперский в Беларусь
Нет. Сначала меня должны перестать там искать как «экстремиста». Но даже если бы это произошло — пока не вижу смысла. Мы с друзьями адаптировались, пустили корни в новой реальности.
Сейчас я пытаюсь интегрироваться в европейскую киноиндустрию, двигаться дальше. Мы даже планируем проект на английском. Потому что если и дальше буду снимать только о Беларуси, с каждым годом у меня будет всё меньше зрителей.
В самой Беларуси — цензура, блокировки, страх. Людей заставляют отписываться от альтернативных медиа. Те, кто уехал, уже устали от беларусской темы — хотят дышать, идти вперед. И я это чувствую. Хочу двигаться с ними.
Родители в Беларуси. К ним до сих пор приходят следователи.
Родители и бабушка живут в Бресте. К ним время от времени приходят люди из следственного комитета или милиции. Ищут меня. Думают, что я приеду. Приходили даже на Новый год — 31 декабря вечером и 1 января утром. Звучит, как сюжет для кино.
Именно так. Я даже думал сделать историю о молодых милиционерах, которые приезжают к родителям опального режиссера, потому что сами они сироты, и хотят просто побыть в семейной атмосфере. Мол, «сына все равно нет, я могу его заменить». Такая себе черная комедия.
Я не живу в Беларуси с 2011 года. У меня там ничего не осталось — ни вещей, ни дома. Но они всё равно что-то ищут. Не знаю что.
О съемках на тему войны
Думаю, что именно украинцы должны первыми рассказать об этой войне. Для беларусов это пока рано. У нас эпицентр не здесь. Мы можем только показывать, как война отзывается, как она затрагивает беларусов. Но не более. Настоящее, большое кино о войне родится именно в Украине.
О новых проектах
Начали работать над вторым сезоном «Процессов» — написали несколько серий. Также создали сценарий полнометражного фильма «Суд мертвых православных мертвецов» — о том, как души осужденных покойников возвращаются и преследуют судью, которая их когда-то приговорила.
Параллельно готовим комедийный сериал «Свингеры» — совершенно не политический. История о людях 35+, которые живут в Европе, имеют стабильную работу, семью, статус — но хотят «чего-то еще». Хотят приключений, новых ощущений, даже сексуальных экспериментов. Но каждый раз всё идет не по плану: у кого-то дети, у кого-то работа, у кого-то стоматолог или просто бессонная ночь.
Взрослая жизнь постоянно мешает их «фантазиям». Все герои — из разных стран, говорят на разных языках, и это тоже часть юмора: такой себе европейский хаос, когда все одновременно общаются на пяти языках, пытаясь понять друг друга.
Мы уже сняли пилотную серию, ищем финансирование. И видим, что людям это интересно — возможно, потому что это искренне, просто, без политики. Хотя, конечно, даже здесь в сюжет незаметно просачивается контекст войны, миграции, страха. Потому что от этого сегодня никуда не убежишь.
Также, стоит прочитать: «Мы все сейчас живем в одном Доме Слово»: режиссер Тарас Томенко — о войне, кино и памяти поколений.
